Из воспоминаний Николая Дорожинского: «Город Херсон, где я родился и жил, был оккупирован 19 августа 1941 года. Тогда мне исполнилось 11 лет. Я жил с двумя стареньким бабушками: отец был на фронте, а мама – в сталинских лагерях. Ежедневное полуголодное существование и предвоенный опыт сына «врага народа» сделали из меня профессионального добытчика, всеми силами цеплявшегося за жизнь. Я стал единственным кормильцем в семье: ловил рыбу, изготовлял тару для овощей и фруктов. Чтобы спастись от голода, изворачивался как мог: воровал лес и каменный уголь, а главное- продукты с немецких складов и из вагонов. Их я продавал на рынке, чтобы иметь возможность купить более калорийные продукты.
При отступлении Красной Армии десятки тысяч тонн зерна были утоплены в Днепре, чтобы не достались врагу. Многие жители Херсона в период ледостава вычерпывали зерно со дна реки. Пролежавшее в воде несколько месяцев, оно бродило, как квасная закваска, и имело кисло-сладкий вкус, но для выпечки оладий все же годилось.
Мне посчастливилось достать из реки несколько мешков такого зерна и на санках привезти домой, что позволило собрать многомесячный запас еды- не только для нашей семьи , но и соседей. Среди них мы особенно дружились с Могилевскими. Беженцы из Одессы, Ада Могилевская и ее сын Владимир, 1929 года рождения, поселились напротив нашего дома буквально накануне оккупации. с этого времени я подружился с Володей. Оказалось, что его отца расстреляли в 37-м… Общие судьбы еще больше нас сблизили.
Конечно же, я не задумывался о национальности своего нового друга. И вдруг увидел его с шестиконечной звездой на одежде. Аде Могилевской повезло: она купила паспорт, где в графе «национальность» было указано «полька». Коренные жители не знали истинной национальности Могилевских. В том числе и те, которые с радостью донесли бы карателям, если бы знали.
А вот Володе (национальность отца была указана в его метрике) пришлось носить эту метку смерти. Но вскоре по совету моих бабушек Ада спорола с одежды сына желтые звезды и уничтожила его свидетельство о рождении. Без этого документа Вове приходилось скрываться. Практически он не выходил на улицу. Но эта мера предосторожности спасла им жизнь – осенью 41-го все евреи Херсона были расстреляны.
Полулегальное пребывание Ады и ее сына продолжалось до ноября 1943 года. Все это время Вова чаще всего находился у нас, а я добывал продукты и делился ими с Могилевскими. В ноябре 1943 года линия фронта установилась по Днепру. Оккупанты выгнали из Херсона все население на расстояние более 60 километров от прифронтовой зоны. При депортации из Херсона Ада Могилевская, чтобы как-то смешать сына со сверстниками, упросила моих бабушек отпустить меня с ними. Таким образом, Вова его мама и оказались в деревне Малая Дворянка Еланецкого района Николаевской области.
Немцы стремительно отступали. В начале марта 1944 года линия фронта подошла к Малой Дворянке на расстояние 20-10 километров. Деревню окружили конные войска СД и украинские полицая. Все мужское население от 14 до 65 лет было согнано на центральной площади , а затем под усиленным конвоем угнано в тыл, в сторону Одессы. Маршевую колонну в пути следования усиленно охраняли сопровождавшие ее немецко-фашистские службы. На марше из колонны ежедневно вытаскивали одного-двух похожих на еврея или цыгана и уводили на расстрел. Ослабевших и отстающих расстреливали в конце колонны или прямо у дороги. Чтобы как-то отвести от Вовы подозрение, мы с ним поменялись одеждой Я надел добротное зимнее пальто, которое Вове досталось от отца- такие пальто с котиковыми шалевыми воротниками по нашим понятиям носили дореволюционные банкир, а ему отдал простую флотскую шинель.
Во время трехнедельного этапа по Николаевской и Одесской областям, а затем по Бессарабии мы постоянно думали о побеге. Прошли в общей сложности более 500 километров. В местечке Тараклия нас загнали на огороженную колючей проволокой территорию бывшей МТС. Через несколько дней колонны стали выводить из зоны. Мимо на телегах ехали беженцы. В суматохе нам удалось выскочить из колонны и, спрятавшись за телегами, смешаться с беженцами. Мы были уже в метрах ста от колонны, когда навстречу нам выехали несколько немецких повозок. Ехавшие на них солдаты стали кричать и показывать на нас конвоирам. Мы с Вовой заскочили в ближайший дом и попросили хозяйку, стоявшую на пороге , спрятать нас.
Женщина, не колеблясь, жестом указала нам на люк в подполье. Преследователи нас не нашли. Удивительно, но эта женщина оказалась еврейкой. Она сама находилась на «птичьих правах» в доме, который принадлежал семье еврейского портного. Его оставили в Тараклии, так как он шил форму румынским офицерам. До сих пор с глубокой благодарностью вспоминаю ту женщину, спасшую нас от погони и, возможно, от расстрела.
Потом нас приютила многодетная молдавская семья Игната Чебана. Сверхчеловеческое напряжение в последнее время после побега привело к тому, что я серьезно заболел и больше недели лежал без сознания. Хозяева ухаживали за мной, пока я не выздоровел. Низкий им поклон.
Став на ноги, я и Вова пошли на молдавское кладбище. Около могил, где шла служба, мы просили по-молдавски милостыню, и нас всегда вознаграждали какой-нибудь едой. После тапа мы никак не могли наесться, все время испытывали чувство голода.
В конце апреля мы угодили в одну и облав румынской полевой жандармерии и были доставлены в тюрьму. Все попавшие в облаву были переданы немецким войскам СД, которые этапом доставили группу в румынский порт Галац, загрузили в вагоны для перевозки скота и под усиленной охраной, словно конвоируют партизан, отправили на Запад.
Нас тщательно подвергали фильтрации по признакам национальности, степени лояльности, медицинским показаниям, профессии и так далее. Вова и я везде заявляли, что мы – родные братья и регистрировались по моему свидетельству о рождении как Дорожинские: Владимир Николаевич ( вместо Могилевского В.А.) и Дорожинский Николай Николаевич. После всех перипетий Вова и я получили «арьайт-карту» – трудовую книжку подневольных рабочих на Дорожинских, русских, православных. Это позволило Вове и мне избежать лагеря уничтожения – ему как еврею, мне – как его укрывателю…
Затем нас отправили на работу в строительные фирмы земли Тюрингия в Германии. Никаких скидок на «югенд-глих» – юный возраст: работать приходилось наравне со взрослыми. На этой каторге мы находились вплоть до освобождения союзными войсками в апреле 1945 года. А было нам тога по 14 лет…
В августе мы вернулись домой в Херсон. Вова Могилевский до 1948 года жил и учился по паспорту как Дорожинский Владимир Николаевич. И только в 1948 году через суд, где я был свидетелем, восстановил свою настоящую фамилию».

После воны Н.Н. Дорожинский долгие годы трудился в Министерстве судостроительной промышленности СССР. Владимир Могилевский после окончания сельхозтехникума жил в Херсонской области.

Источник: Книга Праведников / Сост.: И.А. Альтман, А.Е. Гербер, Д. И. Полторак. – М.: Фонд “Холокост”: МИК, 2005 г. Стр. 59-63

Место спасения: г. Херсон Украинской ССР

Этот человек был спасен благодаря: